Утренний рассвет, напомнивший красный закат, расцвёл теплом солнечных лучей, которые заполонили собой всё жизненное пространство, повисев на крышах домов, потом украдкой заглянувших в окна квартир, и здесь уже зависнув надолго в зеркальной поверхности, поиграв солнечными зайчиками, которые весело запрыгали по комнате, где в рассветной тишине на диване лежала спящая женщина.
Она тут же ответила на замешкавшиеся в её ресницах лучики солнца, потянувшись всем своим телом, смяв под собой ещё больше простыни персикового цвета… Одна нога её сонно свесилась с края мягкой поверхности, так же, словно солнечный луч, поиграла пальцами ступни, разминая застоявшиеся от долгого сна и такого же пробуждения суставы и мышцы. Ещё раз потянулась всем туловищем, сбрасывая последние остатки ночной вялости и спокойствия и, вспомнив, что каждый раз, как стремление к жизни, бодро и весело она встречала вновь наступивший день, подхватила лёгкий кружевной пеньюар, лежащий рядом не пуфе. Встала. Накинула на себя, словно примеряла наступившее утро… И прошла в сторону ванной комнаты, неслышно ступая босыми ногами по тёплому нагретому полу.
Долго стояла под упругими водяными струями, бьющими из душевой сетки, попадающими то на руки, то на голову, заставляя мокнуть короткие тёмные волосы, и становиться почти чёрными, потом скользящими по гладкой коже спины, спускающимися на бёдра и ниже, к ступням, пальцы которых давно уже ожили и продолжали просыпаться под нескончаемыми потоками холодной воды.
Уже сидя перед зеркалом, почти обнажённая, пыталась смотреть на своё отражение, прикрытое туманной дымкой будто ураганом ворвавшихся солнечных лучей и не дающих возможности увидеть то, что отражалось там на самом деле. Она хорошо разглядела глаза, мокрые не от слёз, а от не до конца высохшей влаги, под которой она только что стояла, пробуждаясь и получая удовольствие от воды, ласково сползающей вниз по её телу.
А карий радужный цвет, ответно всматривающийся в лицо оттуда, из зеркала, пытался говорить, что вот она, та реальность, в которой есть настоящая жизнь, а не та, что осталась почти за кадром произошедшего когда-то и давно утратившего свою силу влияния над ней.
Тем не менее, то, что отражалось, и было сейчас перед женщиной, тщетно, но всё же напомнило, что когда-то в её жизни было что-то другое. Она было иной.
Даже внешне сейчас она мало чем походила на недавнее своё прошлое, пытающееся не отпускать её оттуда, из глубины зеркальной поверхности. Там находилась юная дева, в расцвете лет, но совсем высохшая, больше напоминающая не молодой сук на подросшем деревце, а старую корягу, застывшую в своей вечной красоте, которой доступно только любоваться, но дотронуться нет возможности, потому что она тут же обломается.
А здесь сидела и смотрела на своё отражение полная сил и здоровья взрослая женщина, с красивой налитой живым соком высокой грудью. Её тело, вернувшее свои формы, которые зародились тогда, в том внутреннем пространстве, из которого пристально глядели её же глаза, но неожиданно, прекратившие своё существование, вновь, имели право на жизнь здесь, а не там.
Но за плечами той, казалось, чужой незнакомки, маячила маленькая фигурка подрастающей девочки с книжкой в руках. Её детское тельце было упруго пухленьким, больше напоминающим теперешние формы взрослой женщины, которые позже превратились в молодую преждевременную сухощавость. Девчушка в коротенькой юбочке с укором взирала на своё вернувшееся «Я», и, грозя маленьким пальчиком оттуда, пыталась сказать, что как же много понадобилось времени той, что теперь вновь вернулась после того, как неосторожно войдя в сказку, укололась веретеном, подаренным ей злой волшебницей. И как же долго она не могла выполнить предсказанное другой, доброй феей, погрузиться в другую реальность, переступив через ту тонкую грань, разделившую её жизнь не на две, а даже на три части, в первой из которых и укололась девочка, по имени Аня, да, так сильно и больно… так глубоко вошла игла в неё, что она не проспала, как сказочная героиня в прочитанной книжке, а прожила жизнь совсем не свою, а той незнакомки, которая не хотела её настоящую и теперешнюю, ставшую взрослой Анной, отпускать от себя.
жжж
А не отпускала та, что после укола веретеном, превратила зарождающиеся пышные женские формы в сухой жёваный лист. Игла, засевшая в ней надолго, своим ядовитым соком насильно вытесняла природные силы из девочки-подростка, которая не желала становиться другой, не той, что задумала изначально окружающая среда, принявшая новую жизнь в своё лоно.
Но теми остатками воли, что даны были изначально, взрослеющая дева настойчиво сопротивлялась ядовитым испарениям, застрявшим глубоко в её внутренностях, пытающихся распространиться, зацепив, словно щупальцами какого-то монстра, всю её целиком, и отравляющим её существование, заставляющими не быть тем, кем была на самом деле.
Между тем, время, казалось, неумолимо продвигалось вперёд, оно не было принято в расчёт этой злодейской истории, и годы постепенно откладывали свои отпечатки на искажённой внешности Анны. При том, что внутреннее сопротивление не давало в полной мере отразиться ни на внешней, ни на внутренней стороне этого, ставшего чужеродным, тела.
....
Оно, это чужое, не своё, совершало поступки, претившие внутреннему всё ещё сохраняющемуся «Я», препятствующему проникновению идей, исходящих от тех, с кем встречалась она на своём жизненном пути, порою забывая о своей природной силе, что не позволила полностью погрязнуть в этой незнакомке, манящей сейчас из зеркально - чистой, чуть затуманенной, глади.
Сначала её юную голову окружили сизые никотиновые кольца дыма, угрожающе нависшие над ней, словно грозовые тучи, не предвещающие ничего хорошего, а только ураганные дожди и сверкающие зигзагообразные и шаровые молнии. Она не захотела тогда, уже познав себя незнакомкой, пойти наперекор чьим-то невразумительным доводам, что не со всеми, а, если нет, то, зачем не гнёт спину дальше, не корпит над бумажной волокитой.
Юная Анна, охмурённая внутренними ядами от укола веретена, не смогла собрать все свои силы и ответить жёстким отпором. А потому, долго, пока не подошла к тонкой грани, не переступила, как было задумано и даже предсказано, через неё, втягивала в себя всю отравляющую суть навязанного ей стоящим выше на служебной иерархической ступени, наступив при этом на горло собственному слабеющему «Я».
На время высвободиться их цепких объятий всеобщего сумасшествия помогла новая зарождающаяся в ней такая же, как и она, сущность.
Но сама Анна при этом слабела с каждым прожитым днём и с каждым последующим годом всё больше.
Очередной приход весны, напоминал ей наступающую осень, а следом ожидающую на пороге зиму. Когда свет превращался в унылую темнеющую муть. И даже жёлто-красный цвет опадающих листьев, и белое, искрящееся в солнечных лучах покрывало, упавшее сверху своим снежным мягким покровом на рассыпавшуюся по земле листву, не радовало её глаз. Она знала одно - кленовый лист сравняется с землёй, и в ней же останется навсегда, став просто плодородной почвой, а снег, накрывший остатки осенней разноцветной красоты белым одеялом, рано или поздно исчезнет, и тоже навсегда, растаяв, словно дымка призрачного счастья.
....
В угарном вихре проживаемых лет незнакомка всегда помнила слова той доброй феи, с которой она случайно повстречалась, и которая успела нашептать ей на ухо всю правду - не про неё, а про ту, что проснувшись сегодня утром, обёрнутая в ставшее в момент сырым и влажным от водных струй и утренней росы махровое полотенце, сидела у старого зеркала и строгим взглядом карих глаз смотрела в упор на своё реальное отображение, слышала доносящийся изнутри чужой, ставший своим, голос с низкими нотками, говорящими обо всей силе её вчерашнего, ставшего сегодняшним нраве… Принадлежащим той, что не захотела остаться навсегда заколдованной в милой сказке из книжки, что до сих пор держала в руках маленькая девочка, живое свидетельство той, зазеркальной реальности, из которой в любое время был выход, надо было только переступить эту живую, трепетную грань…
ЖЖЖ
Почти все, кто был знаком с юной Анной, сразу позабыли о ней, оставшись навечно за пределами иного, не её, незнакомого прошлого, не захотев принять в настоящем новую сущность, облеченную теперь даже в иную женскую внешность, больше не напоминающую сухую жухлую ветвь молодого дерева.
И только то, живое и близкое, что долгие девять, нет, не лет, а месяцев послужило оплотом надежды на несостоявшуюся реальность, теперь с немым восхищением взирало на происходящее рядом.
....
Словно змея, меняющая несколько раз за свою жизнь кожу, но при этом, оставаясь верной своему внутреннему «Я». И это тоже была та тонкая грань в природе, понимание которой так и остаётся недоступным для живых существ, наблюдающих всё буйство окружающей среды, но и пребывающих в извечном состоянии, подверженном сомнению, где же это настоящая реальность, там, за пределами уже состоявшегося, далёкого и прошлого, или всё же находящаяся и существующая здесь.
Но тем не менее, обе половины сознания сопровождают одну сущность бытия, не покидая и не оставляя надежд на склонную к забывчивости память, которая - нет-нет, да вспомнит, кем ты был даже на коротком промежутке своего жизненного пути, но и кто ты есть теперь, сменивший кожу, но не своё изначальное «Я».
А, может быть, жизнь какого-то одного существа, стала гораздо богаче, потому что он долгие годы был так близко знаком с тем, кем на самом неделе не являлся, но который привнёс в его существование многое из того, чего могло и не быть с ним, тем самым раскрасив в иные краски пройденный путь, не закончившийся на одном мрачном цвете, а давший возможность познать всю радость жизни, раскрашенной не только семью цветами небесной радуги, а чем-то гораздо большим и бесконечным, находящимся за тонкой гранью прекрасного и не изведанного многими.
Но то, что произошло на самом деле с женщиной по имени Анна, бывало и с теми, кто познал горечь от состоявшихся побед, а не от поражений, именно горечь, а не радость, когда реальные события переплелись с мистификацией происходящего, ибо было это в реальности, не соответствующей истине, разбитой на две, а то и на три части, тонкой гранью уже произошедшего с ними.
© Copyright:Полина Брунштейн , 2015
Свидетельство о публикации №215021201751